НГ про Спировский стекольный завод, который ничему не научил тверские власти

Очень хрупкий город

Жителям Спирова без бутылки не разобраться, но их волнует не ее содержимое

Екатерина Фомина корреспондент

…На заводе делали бутылку. Водочную, коньячную, пивную. Бордо, Славянское застолье, Империал, Казёнка, Позёмка, Царёвка, Государев заказ… На самом деле это много-много бутылок, но заводчане мыслят единственным числом — Бутылка. Она — их копейка, их пища. Им много не надо, много у них никогда и не было.

Спировский стекольный завод «Индустрия», который кормит весь поселок и на котором в каждой семье кто-то работал или работает сейчас, простаивает уже девять месяцев. Сейчас на входе стоят мужики — с заявлениями «по собственному желанию». Они ждали полгода, что завод тронется и выдадут наконец зарплату с декабря. Из 400 заводских только чуть больше половины написали заявления. И даже те оговариваются: «Ну, если что, вернемся. А кому мы еще нужны?» В Спирове работа — только на железной дороге и в магазине. Редкие счастливчики нашли халтуру по специальности: ездят на недельные вахты на Дмитровский стеклозавод. Еще специалисты из химлаборатории сменили халаты на красные жилеты первого в поселке супермаркета «Тройка».

Единственный, кому нашлось применение на заводе, — работник составного цеха Миша. Он теперь охраняет замершие механизмы от варваров. Знают: если оставить без присмотра — тут же растащат на металлолом.

Миша был свидетелем остановки завода — 30 октября 2013 года. В стекловаренной печи образовалась дыра, раскаленное жидкое стекло полилось из нее, сжигая на своем пути все, кроме железа и бетона. Он описывает это, как извержение вулкана. Его рабочее место вместо цеха теперь — небольшая каморка, на стене стихи: «Я согласен — и впредь не платите, / Пусть шатает меня на ходу, / Не давайте житья, не кормите, / Все равно на работу приду… / Я не вру вам, имейте в виду, / Если «вход» для меня будет платным, / Я «в кредит» на работу приду». На тумбочке — трехлитровая банка с заваркой («Будешь голый, без ничего? Купеческой крепости!»), а под кушеткой «гуманитарная помощь» семьям заводских — мука, макароны, крупа, что выдала администрация поселка.

Миша на страже, оборудование-то новое. В 2011 году завод купила Орехово-Зуевская стекольная компания, уже владевшая заводами в Подмосковье и Йошкар-Оле. Взяли двухмиллиардный кредит в Сбербанке, спировскому заводу построили новый цех (обошелся, по словам работников, не больше чем в 10 миллионов). Его так и не запустили, сейчас зияющую дыру входа в цех прикрыли занавесом из мешковины, на землю положили моток колючей проволоки.

— Дальнейшее содержание не представляется возможным. Должен же я что-то предпринять, — будто оправдывается Андрей Абрамов. Он исполняет обязанности генерального директора. — Долг по зарплате — 23 миллиона. Деньги достать я не могу, так хотя бы людей предупрежу.

Андрей высокий, худой, в черной водолазке и аккуратных очках. Он аккуратен и в словах: «Вы уедете, а мне еще здесь работать, политику вести». Он не виноват в отсутствии денег, но чувствует свою вину перед заводскими. До остановки работал здесь экономистом, работали на заводе и его родители.

Связи с руководством Орехово-Зуевской стекольной компании практически нет, они не извещают нынешнего исполняющего обязанности директора о перспективах погашения долга. Но буквально на днях подтвердили: разрешаем выдавать извещения о сокращении. То есть если завод до сентября не запустится (а только печь чинить в лучшем случае пару месяцев), и остальные двести лишатся места.

Андрей ведет меня на обездвиженный завод. В цехах, где должна стоять невыносимая жара от печей, сейчас безжизненно холодно. Как иней, лежит на конвейерах пыль-шихта — смесь песка, соды, полевого шпата, известняка, из которой делают стекло. С завода по конвейеру выходит бракованная бутылка, она измельчается в «бункере» и высыпается на улицу. Образуется стеклобой. Мы топчемся на осколках, и я думаю, что спировчане — как стеклобой, принадлежат этой земле — не вывезешь. Андрей смотрит на искусственные стеклянные насыпи вдали. «Это часть моей родины… Так, что ли?» — удивляется он своей мысли.

В марте у посеребренного памятника Ленину собрался митинг. «Протесты, которые прошли на Болотной площади, — это не те протесты! Вот когда поднимается глухая провинция — это уже серьезно. Если поднялся наш маленький район, который всегда голосовал за того, кого укажут власти, — вот это уже серьезно. Боюсь, что последствия могут быть непредсказуемыми, если власть не найдет управы на это ворье и жулье из Орехово-Зуева», — такие вот раздавались речи.

Глава поселка Олег Локотош вышел к памятнику в черных очках и сказал, что его тоже обманули, бюджет недополучил 20 миллионов за год. Губернатор области, как его ни ждали, не приехал.

Вот и все. А куда еще идти? Тот первый митинг очень подкосил спировчан. Протестный потенциал вскоре выдохся. Они слишком спокойные, характеры у них обтекаемые, как их бутылки. И город низкорослый, с деревянными косыми уютными домами. Потребителей продукции, для которой они делали тару, я в городе не встретила. «Может, кто и пил бы, да есть нечего», — объясняют незлобиво.

Поначалу все, что происходит в Спирове — а здесь так мало всего происходит, — показалось мне равнодушием и усталостью. А оказалось — это и есть их способ борьбы — надежда. Теперь у надежды появился срок годности (до сентября), но от этого меньше ее не стало.

Спирово строилось сто лет назад вокруг завода, который сначала делал плафоны для железнодорожных станций. Вся жизнь была сосредоточена на заводе — клуб, детский сад, теплицы, ферма.

На завод впервые за полгода зашел Владимир Евгеньевич Нейменов.

— Поселок без завода — это мертвая душа. Идешь по главной улице поселка — тоска зеленая. Завод — это генератор поселка. Нельзя его оставлять! Но пока собственник не решит — ничего не будет. Мы будем колотиться, биться — и ничего. Вы даже не знаете, кто у вас собственник.

Нейменов уволился, как только сюда пришли хозяйствовать из Орехово-Зуева. «Я почему и написал заявление: по левой стороне иду — подвесная стена горит, ну, думаю, дальше пойдет — свод рухнет. А мне начальство говорит: мы сейчас красную ленту дадим, оцепить, чтобы люди не ходили. Я и думаю: Володя, надо валить, а то крайним сделают».

По его трудовой книжке восстанавливаем историю завода последних десятилетий.

— В 1994-м, когда вся Россия рушилась, мы заменили машинную линию — чешскую поставили. И мы как с вами, господа, повышали зарплату? Вся страна шумела-кипела, касками стучала, а у нас ассортимент влет уходил, — вспоминает он. — Даже когда Горбачев стал бороться с пьянством, нам пришлось перейти на молочную банку, мы и то устояли!

И Нейменов не живет без этой типично спировской надежды. Он убеждает, что приход нового инвестора на завод ближе, чем кажется, и говорит, что подумает о возвращении.

Подписывать уведомление о сокращении приходят две Тани — контролеры качества.

— Я не очень грамотная, но как это нельзя привлечь руководство — у него есть недвижимость — раз, продать! — говорит Таня-старшая — Алексевна, но подписывает свое уведомление. Говорит с невозмутимым видом, словом рубанет — не поднимая голоса.

Таня-младшая отмеряет время на заводе по семейным событиям — неразрывно связаны эти две плоскости ее жизни. На предыдущем холодном ремонте печи познакомилась с первым мужем. Новый собственник пришел, когда Таня родила Лешку. Вышла из декрета — поставили новую печь. Это был 2006-й. С тех пор печь и не ремонтировали. А Лешке уже одиннадцать.

Для них печь — живое существо, переживающее стресс, когда ее переналаживают с выпуска прозрачной бутылки на выпуск оливковой. А деревня — существо уже какое-то увядающее. «Как те мамонты вымерли, так и мы, ё-мое», — говорит Алексевна.

Обе они убеждают, что весь завод знал: скоро печь прорвет. Их не слушали, новый хозяин устроил на завод специалистов со стороны — то есть не местных.

— Все частники нам говорили — вы работаете в убыток. Да вам бы тогда миллиардные кредиты под завод не давали! Они думают, мы тут вообще ничего не понимаем, деревня. Неасфальтированная!

Алексевну и ее сотрудниц уже после остановки завода руководство гоняло на завод в Орехово-Зуево. Получилось, что за свой счет — за 5 рабочих дней по 12 часов заплатили полторы тысячи.

— В последний день мы стояли ждали автобус. «Гастарбайтеры уехали или нет?» — разговаривали проходящие мимо женщины. Я чуть не упала! Пока я соображала, что это про нас говорят, эта парочка уже прошла. Потом подумала — да, в общем, они и правы. Захиреет наше Спирово. Мне тут выражение понравилось: в нашем Спирове остались одни дачники и неудачники. Вроде так и обидно немножко, а чё, правда ведь.

Вместо эпилога

Спирово дошло до точки. Город живет одной надеждой — такое уже случалось десять лет назад, после банкротства и смены собственника завод запустился, хотя и стоял полтора года. А сейчас — всего-то девять месяцев стоит, и этот факт питает спировчан оптимизмом. Похоже, я тоже заразилась этой спировской надеждой. И пытаюсь понять, есть ли шансы у «Индустрии».

Удалось связаться с генеральным директором «Орехово-Зуевской стекольной компании» Александром Мощицким. Он ответил однозначно: работа по привлечению инвестиций для запуска предприятия и выплаты задолженностей ведется. Вопрос о закрытии предприятия пока не стоит.

Известно, что готов вмешаться губернатор области, если нынешний владелец и потенциальный инвестор придут к соглашению. Раньше на совещания, куда их приглашали, оба не приезжали. Сейчас же Мощицкий заверил меня, что переговоры вошли в интенсивную фазу и в ближайшее время можно будет говорить о перспективах запуска. Нынешнее положение не в интересах компании: в стекольной отрасли даже от простаивающего завода огромные затраты. Александр Викторович не стал посвящать меня в детали переговоров с инвесторами в силу их конфиденциальности, мы договорились о встрече в ближайшее время — когда будет известен их результат. Звоню через неделю.

Пока скажу осторожно: у завода есть возможность выжить.

Фото автора

Справка «Новой»

Стенд стекольного завода в местном краеведческом музее

Спировский стекольный завод «Индустрия»

Образован в 1880 году купцом Кругловым. Сначала на заводе выпускали ламповое стекло, потом аптечную тару. С 1925 года называется «Индустрия» (ударение на второй слог). На бесцветную водочную бутылку перешли в 1973 году. В 1993-м «Индустрия» становится акционерным обществом. А в 1999 году банкротилась. Компания «Глас Империал» выкупает недвижимость и земельный участок под предприятием, устанавливает 300-тонную стекловаренную печь (ту самую, которая протечет).

Ассортимент расширяется до цветной — коричневой, оливковой, зеленой — бутылки. Это привлекает новых потребителей, тару начинает закупать пивоваренная компания «Балтика». В 2008 году спрос падает, из-за этого снижают объемы выпуска, накапливаются долги по электричеству и газу, сокращают персонал. Через два года ситуацию удается разрешить и даже отгрузить продукцию, хранящуюся на складе.

В 2011 году завод купила ЗАО «Орехово-Зуевская стекольная компания», начинается строительство нового цеха. Но годовой выпуск в сравнении с 2010 годом падает на 18 миллионов бутылок, оборот снижается почти в два раза. Руководство связывало это с падением спроса на алкогольную продукцию и повышением акцизных сборов.

В октябре 2013 года происходит авария на основной печи. Завод останавливает производство, зарплату работникам перестают выплачивать. Генеральный директор уволился 3 марта. На ремонт печи требуется 10 миллионов рублей. Долг компании составляет 2 миллиарда рублей, имущество завода в данный момент перешло в качестве залога к Сбербанку.

В Спирове есть еще один стекольный завод — филиал ООО «ВИП-Гласс», на нем тоже случаются перебои.

Стекольное производство составляет 80% промышленности района.

https://www.novayagazeta.ru/articles/2014/07/11/60299-ochen-hrupkiy-gorod